Автор: пре-Стэнфорд
Размер: мини (~ 1 650 слов)
Персонажи: Дин, Сэм
Категория: пре-слэш
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Дисклаймер: взрослыми быть скучно. Отказываемся
Саммари: есть теория, будто время движется по спирали, и случаются в нем точки «перехода» - совпадающие по вертикальной оси моменты из разных витков, из разных лет. Дни, которые что-то в тебе меняют. Случались такие и у Сэма Винчестера
читать дальше
Май 1988г., Су-Фолс, Южная Дакота
- Клянусь жизнью, этот молодой рыцарь свершит великие дела! -
воскликнул сэр Боре де Ганнис.
Когда обед закончился, король Артур проводил Галахэда к реке и показал
ему меч в нетонущем камне.
- Вот одно из величайших чудес, которое приходилось мне видеть, -
сказал король Артур. - Два лучших рыцаря в мире тщетно пытались вытащить
этот меч.
- Сэр, - сказал Галахэд, - нет ничего удивительного, ибо это назначено
не им, а мне. Видите, у меня ножны, но нет меча, ибо я знал заранее, что
найду этот.
И он протянул руку, с легкостью вытащил меч из камня и вложил его в
ножны, говоря:
- Теперь владею я мечом, которым нанесен Плачевный Удар. Этот меч висел
когда-то на боку у сэра Балина, и им убил он своего брата Балана. Но
Мерлин воткнул его таким образом в камень, чтобы в назначенный день он
оказался в моей руке*, -
Дин читает медленно, тщательно выговаривая длинные слова, - значения некоторых из них он не знает и сам, но Сэмми слушает с такой уморительной серьезностью, что признаться в этом невозможно.
В приоткрытое окно с улицы доносятся приглушенные голоса отца и Бобби, издалека похожие на басовитое и чуть встревоженное шмелиное гудение, длинную выцветшую занавеску раздувает теплый ветер, делая ее похожей на парус. Майское солнце пляшет белыми пятнами на потемневшем от времени потолке, путается в длинном ворсе старого ковра у разложенного дивана – Сэмми лежит на самом краю, свесив голову вниз, рассматривает там что-то одному ему известное. Дину видно только взлохмаченный, влажный от пота висок, пуговку носа да хитрый блестящий глаз, когда тот оборачивается к нему, важно кивая, чтоб продолжал читать.
Дин устраивается поудобнее у стенки, поправляет на коленях тяжелую книженцию, наугад вытащенную с полки в библиотеке Бобби, и продолжает:
«После этого рыцари вернулись в большую залу и уселись на свои места за
Круглым Столом. Тут король Артур огляделся и увидел, что все места заняты,
и вспомнил слова мудрого волшебника Мерлина.
- Вот сидит за этим столом лучшее собрание рыцарей, которое когда-либо
суждено увидеть миру, - сказал Артур. - И этот час - самый славный час
нашего святого королевства - час славы логров.»
У Сэма там, внизу, целое кино – блики и тени, рябью бегущие по комнате, оживляют узоры на ковре, и те дробятся, плывут, складываясь в картинки. Вот один за одним из сплетения линий появляются Рыцари Круглого стола, - у каждого свой характер, и Сэм улыбается лукавому пузатому сэру Гарету, и зачарованно смотрит, как склоняется в поклоне изящный, высокий сэр Персиваль. Голос Дина то отдаляется, уплывая куда-то на самую границу слышимости, то подкатывается близко-близко, отдаваясь молоточками в голове. У Сэма третий день температура, и противная слабость, мешающая выходить во двор, где столько всего интересного - старые машины, громоздящиеся одна на другой до самого горизонта, словно старинные замки, пыльный запах раскаленного на солнце железа, масляно блестящие инструменты в ящичках, заросли колючего кустарника вдоль заменяющей забор сетки. Остается только валяться целыми днями вместе с Дином на большущем скрипучем диване, и слушать истории, которые тот читает ему, хмуря брови от усердия и водя обкусанным ногтем по желтым страницам.
Глаза слипаются, в висках шумит от прилившей крови, Сэм вздыхает, сдаваясь, и втаскивает тяжелую голову обратно на диван, укладываясь горящей щекой на прохладную колючую ткань.
- Не успел он произнести эти слова, как сильный порыв ветра и могучий
удар грома потрясли замок. Затем вдруг луч солнца прорезал темноту от
одного конца залы до другого - в семь раз ярче, чем приходилось видеть
человеку даже в самый яркий летний день. И божья благодать снизошла на
них. Рыцари посмотрели друг на друга, и каждый показался другим
прекраснее, чем прежде.
Под сомкнувшимися тяжелыми веками игрушечные ковровые Рыцари начинают меняться, вырастать, становятся огромными, настоящими, а у короля Артура вдруг оказывается папино лицо. В огромном зале за Круглым столом идет праздничный пир, шум голосов бьется эхом высоко в каменных сводах. Солнце пляшет на золотых кубках, празднично искрится в драгоценных камнях на рукояти Эскалибура, струится по лицу благородного сэра Галахэда – от восторга у Сэма перехватывает дыхание и едко щиплет глаза.
Когда он смаргивает радужную каплю с ресниц и снова поднимает взгляд, великие герои прошлого смотрят прямо на него, и вдруг наступившая гулкая тишина за столом пугает его до икоты. Сэм вдруг как-то сразу и с ужасом понимает, что не должен быть здесь, что ему тут нельзя, не место, и вот сейчас его прогонят, а может, даже отрубят голову за то, что посмел оказаться в этом зале. Рыцари Круглого стола глядят на него молча, и он переводит умоляющий взгляд с одного знакомого лица на другое, напрасно надеясь увидеть прощение и понимание, но везде встречая только отвращение - и что-то еще, чему он не знает названия. Печально качает головой худой и высокий сэр Персиваль, гневно сверкает глазами из-под косматых бровей сэр Гавейн, презрительно морщится прекрасный сэр Ланселот.
Злое солнце жжется и колется, сжимая лоб огненным обручем, и нестерпимо хочется разреветься, и позвать Дина, - но он не смеет, и только втягивает голову в плечи, когда король Артур шагает к нему, заслоняя собою свет. Сэм задыхается от ужаса, но не делает даже попытки убежать – где-то в животе разливается тягучей тошнотворной слабостью знание, что он это заслужил, что он виноват, он плохой, - и бежать бессмысленно. Навалившаяся покорность делает ноги ватными, когда на лице склонившегося над ним короля Артура вдруг разгораются желтыми углями прорези глаз… Сэм дрожит всем телом, вытянутым в струну, а голос внутри его головы отчетливым шепотом произносит:
- Мерзость.
Май 2001-го года застает их на юге Алабамы – они уже третью неделю торчат в захолустном городишке, по полупустым улочкам которого ветер таскает пыль и песок, норовя бросить пригоршню в глаза зазевавшемуся прохожему. Отец исчезает на рассвете и возвращается за полночь каждый день, кряжисто топает по скрипучим половицам деревянного домика в проулочном тупике, приютившего их маленький отряд, и мгновенно вырубается на брошенном в углу продавленном матрасе. Ничего не объясняет даже Дину – Сэм видит, как тот прячет незаслуженную обиду под кривоватой ухмылкой, и считает, что не стоило и трудиться. Не в правилах отца всматриваться в их лица в поисках примет.
Оставшийся не удел, Дин мается тоской тренированного тела, просящего привычной работы, и со скуки принимается ремонтировать обветшавший домишко – следующим постояльцам повезет куда больше, чем им, дырявая крыша уже полностью перекрыта, и теперь стук молотка несется со двора. Дин сооружает забор из разобранного на штакетник сарая. Когда однажды утром Сэм просыпается и не слышит привычного звука сколачиваемых досок, он лениво шлепает босиком к окну, высовываясь по пояс в зябкий утренний воздух – и видит довольного, едва не мурлычущего Дина, красящего крепенький заборчик невесть где раздобытой краской. Оранжевой.
Сэм ловит расползающиеся в улыбке губы и прячется обратно, стукаясь макушкой о раму и вполголоса чертыхаясь – а через десять минут он уже спускается с заднего крыльца, сияющего свежим древесным золотом (и когда успел, чудо-плотник?), во двор.
Солнце еще не высоко, но трава вовсю горит радужными блестками росы, щекотно лижущими босые ступни – Сэм ежится, и шагает, по-журавлиному высоко задирая ноги, навстречу смеющимся глазам брата, обернувшегося на хлопанье двери. Дин стоит, отставив ведерко с краской, сунув перепачканные руки в карманы разношенных джинсов, и молча ждет – и только дрожащая в уголке рта травинка выдает едва сдерживаемое веселье. Под этим взглядом Сэм сутулится еще больше обычного, путается в собственных ногах, будто задавшихся целью свести его с ума, и предсказуемо спотыкается, уже почти добравшись до цели – так что завалиться носом в землю ему мешает только Дин, неуловимо шагнувший навстречу и подхватывающий под растопыренные острые локти:
- Эй-эй, полегче, дружище! Да ты сегодня просто ловкач!
Дин ржет, поудобнее перехватывая его поперек ребер, тормошит, умудряясь одновременно ткнуть кулаком в бок, дернуть за отросшую челку, право на которую Сэм со скандалом отстоял прошлым летом, да еще и щелкнуть по носу – будто у него не две руки, а как минимум четыре. Хотя он и двумя отлично управляется, в отличие от Сэма, за год вымахавшего чуть не вдвое, и совершенно утратившего контроль над враз ставшим чужим телом – он теперь весь словно состоит из углов, а синяки и шишки стали столь же бессменными, как родинки. Только кочующие по телу самостоятельно.
Сэм затихает, обмирает каменно – ждет, когда Дин надурачится и отпустит. Он давно выяснил, если не вестись – тому быстро наскучивает тормошить несопротивляющегося братца, а если начать вырываться - можно барахтаться часами, и всегда с неизменным результатом. Дин все равно победит.
- Хэй, мелочь, помогать будешь? - Дин, ожидаемо быстро выпустивший неинтересную добычу, бодро сплевывает измочаленную травинку и протягивает припасенную заранее кисточку. На губах у него запекся желто-зеленый сок – наверняка горький, острый… А золотистая пыльца на скулах, наверное, сладкая и колючая на вкус.
Сэм встряхивает головой, отгоняя ненужное, и берет в руки кисть, неловко выворачивая толстое, как у породистого щенка, запястье.
Поднимающееся солнце выжигает небо над крышами домов, и небо теряет краски, уступая. Вниз по улице, далеко, словно на другом краю мира, заходится дурным заливистым лаем чья-то собака. Сэм бездумно окунает кисть в маслянисто-оранжевое, и принимается красить дощечку – занозистая поверхность застывает глянцевым лаковым узором. Дин хмыкает сбоку, и тоже включается в работу – размашисто, уверенно кладет краску одной рукой, вторую так и не вынув из кармана. Пижон.
Сэму не нужно поворачивать голову, чтобы видеть, как перекатываются мышцы под бледной незагорелой кожей, как рассыпаются, да никак не рассыплются по жестким плечам крупинки веснушек, как тяжело вздымается плоская, широкая равнина груди, когда тот начинает вполголоса мурлыкать Цеппелинов в такт движениям. В заднем кармане широченных сэмовых джинсов затаился конверт с круглой стэнфордской печатью – его персональное помилование, отпущение грехов. Билет в один конец – из этого мая, из этого круга, по которому бегут его жалкие мысли, из этого темного кровного плена. От Дина. От себя. От тихого голоса внутри головы, отчетливо и презрительно выговаривающего: «Мерзость»
Небо стелется над Алабамой – то низко-низко, цепляя брюхами тучных облаков шпили городской ратуши, то взмывая в бесконечность, истаивая в золоте солнца. Дин вытирает пот со лба тыльной стороной ладони – на щеке остается оранжевая полоса, делая его лицо совсем юным и беззаботным. Сэм улыбается про себя, когда тот принимается фальшиво насвистывать «Голубое небо Алабамы» и чувствует, впервые за много лет, что делает все правильно.
* В тексте здесь и далее использованы отрывки из книги Роджера Л. Грина "Приключения короля Артура и Рыцарей Круглого стола".